— Ага, жару. Ты знаешь, сколько наших парней на том концерте покалечили? — не успокаивается старшина.
— Да ладно тебе. Ну, не он же их потоптал. Это все стадо богатых придурков, — успокаивающе говорит третий, не сводя глаз с шевелящейся посреди комнаты голограммы.
— А завел их кто?
— Не он, так кто-то другой бы их завел. На этих концертах всегда что-то случается. Парни знают, на что идут, когда в третий батальон устраиваются. У них что ни день — то демонстрация или концерт. Оттого и потери. Зато и оклад у них с надбавкой, и страховка — тебе такая и не снилась, — говорит капрал Кох. — Нет, ты глянь, что вытворяет! — причмокивает он губами.
— Музыка необычная какая-то. Я и не слышал такой, — завороженно глядя на мельтешащие в воздухе лица и руки, качает головой рядовой Либерман.
— Точно говорю — сволочь он, — набычившись, бурчит Барков. Зло цедит чай, отвернувшись к фальшивому окну с видом ночного города.
— Семен прав, — поддерживает старшину сержант Тринтукас, крепкошеий, поджарый, с голубыми навыкате глазами блондин. — Такие ублюдки, как этот Уэллс, на нашей крови бабки стригут. Будь моя воля — мочил бы таких.
— Отставить спор. Расслабились? Заняться нечем? Первая и вторая группы — бегом марш на тренинг. Комплекс номер три, пять проходов. Третья группа — комплекс номер пять, — резко говорит командир взвода, старший дежурной смены.
— Да ладно, лейтенант, мы ж так просто, трепались, — пытается возражать Барков. — Нам еще всю ночь тут сидеть. Не вонять же нам до утра после полосы.
— Что-то не ясно, старшина? — сужает глаза старший группы.
— Никак нет, лейтенант, сэр! Все ясно! — чеканит старшина, вскакивая.
Через полчаса интенсивных занятий на искусственной полосе препятствий в спортзале этажом выше, взмокшие бойцы одинаково ненавидят и Баркова, и Юджина, и лейтенанта.
Десятью этажами ниже, в комнате отдыха при дежурной части городского управления полиции, капитан Карванен тоже смотрит визор перед тем, как вздремнуть пару разрешенных часов. Презрительно кривит губы, глядя на буйство людей в огромном зале. “Сволочь”, — цедит он сквозь зубы.
Сон не идет. Лежу, не раздеваясь, поверх нежного атласного покрывала. Отбрасываю в сторону ненормально мягкую подушку. Закладываю руки за голову.
— Не понимаю тебя, Триста двадцатый. Зачем нам питаться консервами?
— Это необходимо из соображений безопасности.
— Хорошо, я попрошу Мариуса отправить кого-нибудь в магазин. Ты считаешь, что еду в ресторане могут отравить? Ее ведь проверяют, перед тем, как привезти ее нам. Яд сразу будет обнаружен.
— Я считаю, что питаться консервированной пищей и бутылированной водой будет безопаснее.
— Ситуация ухудшилась, да?
— Я только предполагаю это.
— Ты не доверяешь охране? Почему?
— Я не могу ответить. Извини, — следует неуверенный ответ после небольшой паузы.
— Я устал от твоих недомолвок, Три-два-ноль. Я чувствую себя марионеткой. Ты используешь меня?
— Ответ отрицательный. Ситуация под контролем.
— Триста двадцатый.
— Слушаю.
— Мне начинает казаться, что кто-то из нас в моем теле лишний.
— Я знаю об этом твоем ощущении. Ты не прав.
— И тебе больше нечего добавить? Влез в меня и командуешь! Ты же не только меня подставляешь. Ты и Мишель в это дерьмо втравил!
— Я прошу тебе довериться мне.
— Ты в который раз просишь это, чертова жестянка, и с каждым днем становится только хуже!
— Юджин, я ведь мог и устранить из твоей памяти эту информацию. Ты сам это знаешь. Я стараюсь быть честным с тобой.
— Триста двадцатый, я ощущаю, как вокруг нас с Мишель что-то происходит. Словно воздух сгущается. Опасность всюду. В каждом взгляде. В каждом встречном человеке. Все эти трупы, взорвавшиеся машины, падающие лифты. Это страшнее, чем на войне. Там хоть знаешь, откуда тебе угрожают.
— Я понимаю. Завтра должно стать легче.
— Ты уверен?
— С вероятностью в восемьдесят семь процентов. Это высокая вероятность.
— Что-то сомневаюсь я, чтобы то, что вокруг творится, кончилось само по себе.
— Возможно, ты прав.
— Что?
— Ты слышал. Что за привычка переспрашивать? Вы, люди, так нерациональны! — холод сквозит внутри от слов совершенно незнакомого существа.
— В чем ты сомневаешься, жестянка!
— Не называй меня жестянкой. Металл больше не составляет значительную часть моей массы.
— Не уходи от ответа, чертов робот! В чем я прав?
— В том, что масштаб необъяснимых событий возможно превысил критическую массу и последствия этих событий могут воздействовать на тебя и Мишель после устранения непосредственной физической угрозы со стороны Кролла.
— Умеешь ты обрадовать.
— Уж какой есть. Но это только предположение.
— Понятно. Знаешь, мне не очень хочется задумываться о том, что будет потом. Разобраться бы с текущей проблемой. А как дойдет дело до следующей, тогда и возьмемся за нее. Что скажешь?
— Скажу, что все вы, люди, склонны откладывать подальше то, что их тревожит. Или то, что потребует больших усилий для реализации. Иррациональность — это так свойственно вам.
Я чувствую, как теплота возвращается в его голос. Мне до жути не хочется иметь внутри себя холодное враждебное существо, что говорило со мной пару секунд назад. Все-таки я как был, так и остался большим испуганным ребенком, которого по ночам пугают тени в углах спальни.
— Тебе бы надо поспать. Ты сильно устал, — заботливо говорит Триста Двадцатый.
— Не могу. Не спится. Тревожно внутри.
— Все будет хорошо. Не беспокойся. Хочешь, я помогу? Спокойной ночи, чувак.