Знакомьтесь — Юджин Уэллс, Капитан - Страница 51

— Воробей-два — Соколу — нахожусь под огнем. Полиция не на нашей стороне. Сокол, я ранен.

— Воробей-один — Соколу: позицию Воробья-два расстреливают.

— Луч — Соколу, полиция открыла огонь на поражение.

— Сокол — всем, огонь по полиции! Прикрыть объекты огнем! Открыть огонь по полиции! Луч — огонь по патрульным машинам.

Вокруг образуется настоящая свалка. Выстрелы гремят со всех сторон. Оцепление, побросав щиты, смешивается с толпой. Патрульные ожесточенно палят куда глаза глядят, укрываясь за машинами. Обезумевшие люди мечутся, топчут упавших, оскальзываются в лужах крови и на осколках стекла, пытаются нырнуть в кусты, откуда их выталкивают те, кому уже повезло успеть спрятаться, какие-то типы в штатском выхватывают автоматические пистолеты и вступают в перестрелку с патрулями. Те, осатанев от страха — их убивают со всех сторон, стекла машин давно осыпались от попаданий, колеса пробиты, пули невидимых снайперов прошибают легкие бронежилеты насквозь, — бьют по чердакам, по толпе, по тем, кто пробегает мимо. “Дежурный, дежурный! Мариотт-платц, ожесточенная перестрелка, убиты полицейские, требуется подкрепление!” — кричат они в коммуникаторы. Группа усиления агентства Бора высыпает из броневика, окружает нас непробиваемыми щитами, на бегу делает залп дымовыми шашками, все кругом становится бело-зеленым, призраки в дыму сталкиваются лбами и вопят от страха, выстрелы продолжают грохотать, шальные пули то и дело звонко рикошетируют от щитов, нас подхватывают под руки, как неодушевленный багаж, и тащат назад, к отелю. Несколько человек поднимают раненых, пристраиваются сзади. Броневики, рыча, разворачиваются, давят людей, закрывают нас бортами. Броня искрит от попаданий — пули летят отовсюду. Тень падает с неба — легкий коптер проносится над самой землей и вновь исчезает. Гулкие взрывы впереди. Пламя на мгновенье проступает сквозь дымную пелену. Мы вваливаемся в холл. Служащие давно расползлись по углам, лежат, закрывая головы. Вторая группа охраны грохочет ботинками вниз по лестнице. Я рвусь из рук телохранителей. Меня крепко держат. “Пустите, болваны!”, — кричу я в ярости, извиваясь. Шальная пуля вышибает щепу из лакированной стойки портье. Наконец, Триста двадцатый что-то делает с моим телом. Я вырываю одну руку, вторую, делаю мощный толчок ногами. Хватаю Мишель, прижимаю к себе.

— Отпустите, я сам. Прикройте сзади! — кричу в зеркальные морды.

— Выполнять! — гремит чей-то голос, усиленный динамиком. Голос похож на Мариуса.

Перепуганную Мишель отпускают, и я толкаю ее перед собой, механически переступающую ногами, придерживая за локти.

— Двигай ножками, милая! Двигай! Двое вперед — подготовить номер!

И мы топаем по лестнице, пыхтя под весом бронежилетов, задыхаясь от бега. Перестрелка на улице доносится даже сюда. Она ничуть не ослабла — наоборот — даже еще усилилась. Я схожу с ума от ощущения какого-то замкнутого круга, дикого водоворота, из которого никак не могу выбраться, и который закручивает нас все быстрее и быстрее.

— Триста двадцатый, как выскочим, расскажешь мне все. Без всяких там “завтра”. И попробуй только почисть мне память!

— Принято.

— Стоп! — командую. — Перекур. Ждем, пока передовая пара до номера добежит. Вы, двое — окажите помощь раненым. Мариус, ты здесь?

— Здесь, сэр!

— Пару человек вперед на один этаж, пару сзади. Щиты оставьте — только мешают. Остальные наверх, с нами. Идем в тот же номер. Свяжись с передовой парой, как дадут добро, входим.

— Понял, сэр!

— Шлом, Пермин — вперед...

— Ты чего раскомандовался, Штейн? — поднимает лицевую пластину один из телохранителей.

— Назначаю его старшим! Всем слушать Мариуса, — ору я так, что все невольно становятся “смирно”. Черт, я даже в Академии так не орал. Чему не научишься со страху.

И мы, наконец, вбегаем в номер. Мишель обессилено падает в кресло. Ее туфельки в ужасном состоянии, каблуки оторваны, лак с изящных носков сбился, сама она раскраснелась от бега и тяжело дышит, хватая воздух ртом.

— Можешь пока снять железку, — говорю ей. — Ты как, нормально?

— Могло быть и хуже, — слабо улыбается она.

— Молодчина. Здорово держишься. Пойду проверю охрану. Ты пока свяжись с дедом.

— Поняла. Не волнуйся, я в норме.

— Умница.

Она устало улыбается, стаскивая тяжелый бронежилет.

Мариус уже расставил людей. Раненых принесли сюда же, в холл, шлемы сняты, ноги их покрыты кровеостанавливающей пеной — зацепило картечью. Один из них тихо стонет. Его поят водой, придерживая голову.

— Мариус, что у нас с оружием?

— Турели еще не сняли, я их уже активировал. Пистолеты у всех, кроме того, шесть карабинов, два дробовика. Патронов — по четыре магазина на карабин, по паре подствольных на брата и несколько шоковых гранат. До подкрепления продержимся.

— Людей много?

— Вторая группа вернулась, этаж блокировали, выставил заслоны в холле, на лестницах и на крыше. В общем, небольшую армию остановим, сэр.

— Надеюсь, до этого не дойдет.

— Я тоже, сэр. Никогда такой бойни не видал.

— Боишься?

— Нет. С этой работой быстро бояться устаешь.

Триста двадцатый стучит в мозг скороговоркой. Настойчиво повторяет. Прислушиваюсь. Ну и дела!

— Слушай, Мариус, ты родом из колонии? — понижаю я голос.

— Точно, сэр. Родился на Ван Даймене.

— Много здесь тех, кто родом из колоний?

— Двое из моего отделения. Точно не знаю, откуда они. Но выясню, если нужно.

— Т-с-с, — я маню его пальцем. Шепчу на ухо. — Всех, кто из колоний, собери сюда, по-тихому. Всех вооружи карабинами. У остальных забери гранаты к подствольникам. Внутрь номера поставь только тех, кого я сказал. Оставшихся — куда угодно, но в номер — ни под каким предлогом, понял?