Тунец не успевает распределить людей, выгрузившихся из машин, как вдруг со стороны многоэтажки доносятся хлопки выстрелов.
“Шьямалан, чтоб его шакал сгрыз”, — догадывается бригадир. “Опередили-таки, сволочи!” Однако поднявшаяся яростная пальба оставляет ему надежду. Выходит, держится этот придурок Кривой Ноготь. И Цыганок с Зайцем. Может, еще не поздно. Он переходит на бег, увлекая за собой бригаду.
— Наших бьют! — кричит он, уже не пытаясь соблюдать тишину — какая маскировка при такой перестрелке? — Давай все за мной! Мочить сволочей!
Взрыв и поднявшееся над домами яркое пламя выхватывают из темноты бегущих трусцой бойцов. Все уже достали стволы, на бегу неловко размахивают ими, слышны щелчки передергиваемых затворов.
И вот она, бетонная громада дома. Пламя на противоположном конце улицы беснуется вовсю, заливая стены яркими багровыми сполохами. По бордюрам совсем нестрашно чиркают пули. Кривой Ноготь зарылся в мусор, закрывая голову руками — кончились патроны. Заяц лежит у стены, неестественно подогнув ногу. Цыганок постреливает не целясь, время от времени выставляя руку за угол. Откуда-то со стороны пожара трещат выстрелы. Подкрепление с ходу открывает огонь. Сам Тунец достает тяжелую артиллерию — огромный помповый дробовик. Буханье допотопного монстра перекрывает все звуки. Высовываясь из-за заборов и домов, бойцы палят вслепую. Никому не хочется схлопотать пулю. Все видят: вон Заяц уже дострелялся. Пальба резко усиливается и быстро начинает стихать — у многих пустеют магазины. Кто-то сгоряча стреляет в быстрые тени, что крадутся вдоль стен. Со страху ему кажется, что это враги подбираются поближе. Раненый бродяга, один из многих, что спасаются от пуль, истошно вопит. Тут уже все, не желая ударить в грязь лицом, фаршируют стены потоками свинца. У одного из бойцов в руках автоматический карабин. Он восторженно вопит, когда отдача от длинной очереди задирает ствол. Отовсюду доносится треск и хруст — жители проламывают стены, выбивают окна и двери, стремясь укрыться в лабиринтах дворов. Никто не знает, в чем дело. Но все знают, что их убивают. Пули в щепки крошат ставни их домишек. В щели и дыры от пуль проникает красный дрожащий свет пожарища. Ужас волной распространяется от места перестрелки, подобно клочкам бумаги подхватывая и швыряя на улицы все новых скулящих людей.
И тут в тыл обеим группировкам вылетают первые из поднятых по тревоге патрульных машин. Несколько экипажей не выдержали гонки и сошли с дистанции, дымя распахнутыми капотами. Одна из машин протаранила спящую корову и врезалась в старое дерево, ствол которого, переломившись, придавил крышу. Еще пара патрулей растворилась в ночи где-то по дороге, изобразив аварию. Это так просто — взять и проткнуть колесо, сообщив дежурному о досадной случайности. Местные копы не любят стрелять. Да и не умеют. Не всем из них довелось поупражняться в тире во время прохождения полицейских курсов. А те, кому довелось, давно забыли про порядок подготовки оружия к стрельбе. За десяток лет ленивого фланирования по улицам, когда стоптанные форменные ботинки не видны из-за объемистого брюшка, а послеобеденный сон на сидении служебного автомобиля так сладок, и не то позабудешь. И те, кто сдуру добрался до места, остановили машины подальше, опасаясь лезть в чужую драку. И направили лучи фароискателей в сторону стрельбы, надеясь, что преступники заметят их и образумятся сами по себе. Но вместо этого обе группировки, решив, что их окружают, открывают огонь по свету фар. И под треньканье пуль по стеклам, некоторые копы, попадав на землю, повытаскивали древние барабанные револьверы, и их бабаханье дополнило ночной концерт.
— Копы скурвились! Подставили нас! Бьют в спину! — осипшим голосом кричит Барсук в трубку.
— Обложили нас! Окружили, суки! Сплошная подстава! Давай еще парней! — требует у невидимого собеседника Тунец.
— Встретили сильный огонь! Какие двое — тут целая банда! Их десятки! Стреляют отовсюду! Все вооружены! Высылайте подкрепление! И пожарных: дома горят! — до предела вытянув шнуры микрофонов, вопят патрульные, растянувшись за машинами.
Подоспевшая к людям Шьямалана подмога обрушивает на машины полиции шквальный огонь. Под треск осыпающихся стекол копы в панике разбегаются, глуша свой страх выстрелами. Отчаянно крича на бегу, они стреляют по теням, что мечутся вдоль стен. По удирающим прочь бродягам. По бандитам. По старым газетам, которые ветер таинственно и страшно шевелит в подворотнях. Друг по другу. По всему, что попадется на глаза. Про то, зачем они сюда заявились, никто уже не вспоминает. Кажется, все обезумели от страха. Никто никого не слушает. Бежать некуда. Пули летят со всех сторон. Все стреляют по всем. Рты перекосило от криков.
В довершение ко всему, сверху падает тень коптера, разметывая вихрем винтов волны мусора. Шальная пуля чиркает по его броне. Из-за рева пулеметов не слышно криков. Фонтаны каменной крошки поднимаются от тротуаров длинными полосами, очереди хлещут землю, подобно исполинским бичам. Все вокруг заволакивает тучами пыли, сквозь которую пульсирует багровый свет пожаров. Стены лачуг складываются карточными домиками. Вспыхивает несколько полицейских машин. Пулеметы перемалывают и правых, и виноватых. Никто вокруг и не помышляет о сопротивлении. Потоки раскаленного свинца настигают бегущих в панике людей. Кто поумней, просто падает на землю, лицом в грязь сточных канав, и лежит, не шевелясь и поминая всех известных богов. Бойня занимает какие-то секунды. А затем коптер распахивает крылья-пандусы, и на землю горохом сыплются закованные в броню чудища. Двое из них замирают у стены, поводя стволами. Остальные устремляются к многоэтажке и исчезают внутри.